ГОСУДАРСТВО И ПРАВО, 2001, № 4, с

Немало сказано и написано, подтверждено судебной (и внесудебной) практикой и всевозможными исследованиями, что тяжкие, суровые, жестокие наказания (репрессии), в том числе смертная казнь, никогда, нигде, никого не устрашали (за исключением тех, кто преступлений не совершает либо вовсе, либо таких, за которые закон устанавливает суровые наказания). Объясняется это прежде всего тем, что суровые наказания чаще всего угрожают таким преступникам, которые в силу разных причин их не боятся или игнорируют: фанатикам-террористам; патологически агрессивным личностям, в первую очередь сексуальным (или с другой мотивацией) маньякам; ситуативным корыстно-агрессивным преступникам, действующим под влиянием провоцирующего момента, алкоголя, наркотика (обычно в том или ином сочетании); профессиональным, в особенности организованным, преступникам, для которых зона, тюрьма, смертная казнь - нормальные издержки их «производства», а риск их наступления не так уж велик. При этом организованные преступники (в том числе организованные или действующие на контрактной основе киллеры-одиночки) своих коллег по преступной деятельности или заказчиков боятся больше, чем закона. При этом не только фанатики-террористы, но и «воры в законе» мотивированы приверженностью своей преступной субкультуре ничуть не меньше, а то и в ряде случаев больше (если не всецело), чем корыстью. В первую очередь это относится к террористам.

Следовательно, общепредупредительное значение суровых, жестоких наказаний, в том числе смертной казни, приближается к нулю. Более того, по совокупности с криминальными факторами, действующими в местах лишения свободы, длительное пребывание там может стимулировать преступность («эффект решетки», по проф. Г.Ф. Хохрякову). Значит, единственное, что вроде бы может оправдать существование в законе и в законоприменительной практике жестоких наказаний, - это 100%-ная реализация целей частного предупреждения исполнениям приговоров к смертной казни. Но не перевешивается ли этот «плюс» теми минусами, с которыми связаны как угроза смертной казни по закону, так и практика ее применения по суду? В особенности страшным, необратимым результатом приведенного в исполнение ошибочного или неправосудного смертного приговора?

Немного истории, правильнее сказать - истории эволюции моих взглядов на указанную проблему. До 1959 г. я был убежденным сторонником широкого и неукоснительного применения к лицам, совершившим особо опасные преступления против личности, суровых, жестоких наказаний, включая смертную казнь. В эту широкую криминологическую категорию, по моим тогдашним представлениям, попадали и случаи изнасилования, разбоя, бандитизма и т.п., где умышленное причинение смерти потерпевшему отличалось высокой степенью общественной опасности. Вся ст. 58 УК РСФСР 1926 г. исключалась из этой категории полностью, ибо была широко и хорошо известна практика ее применения. К этому времени я уже знал о двух случаях из западной практики (их любил приводить покойный проф. Б.С. Никифоров), когда отсутствие власти на ограниченной территории послужило причиной резкого роста имущественной преступности, но почти не сказалось на состоянии насильственной преступности против личности (убийств, изнасилований и пр.). Первый случай имел место во время второй мировой войны, когда в одной из оккупированных немцами стран (Бельгии, Нидерландах или Люксембурге) какой-то городок на какое-то время оказался «безвластным» - местные органы власти были в параличе, немецкие войска его не заняли. Второй - в г. Ливерпуле, Великобритания, где в течение, кажется, месяца, бастовала городская полиция. Случаи эти, конечно, заставили меня задуматься, но и только.

Полный переворот в моем сознании относительно смертной казни произошел летом 1959 г., когда тогдашний директор Института государства и права АН СССР, член-корр. АН СССР П.С. Ромашкин направил меня в архив Верховного Суда СССР для изучения динамики убийств за 1954—1958 гг. в условиях введенной Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 апреля 1954 г. смертной казни за умышленное убийство. Вместо ожидавшегося мною резкого снижения статистических показателей я обнаружил их неуклонный и резкий - во много раз - рост как по союзным республикам, так и по Союзу ССР в целом (цифр я, естественно, сейчас не помню). Другими словами, смертная казнь не только не остановила и не сократила обложенный ею, как говорили в старину, вал соответствующей преступности, но способствовала ее прямо-таки астрономическому росту. Преступник (убийца, насильник, разбойник, бандит) наверняка дополнительно озверел и стал, по принципу: семь бед - один ответ, убирать, убивать чохом потерпевших и свидетелей, чего он раньше, как правило, не делал. Раньше, даже в условиях не всегда компетентного и добросовестного следствия и суда, все-таки была альтернатива, был шанс получить срок поменьше. Теперь этот шанс исчез. По тому же принципу стали совершаться убийства теми насильниками, разбойниками и бандитами, которые до принятия Указа от 30 апреля 1954 г. от убийства скорее всего воздержались бы.

Под шокировавшим меня впечатлением увиденного я по собственной инициативе написал и опубликовал обзор «Проблема смертной казни в связи с ответственностью за тяжкое убийство в Великобритании». Законом об убийстве 1957 г. англичане (впервые за 600 лет неукоснительного, «строгого» применения соответствующей нормы общего права) сузили сферу применения смертной казни за тяжкое убийство, ограничив ее пятью случаями (признаками) тяжкого убийства: убийство ради совершения другого тяжкого преступления, при сопротивлении аресту, при побеге из-под стражи и др. В 1965 г. британский парламент принял Закон об отмене смертной казни временно, сроком на 5 лет, до 31 июля 1970 г. 18 декабря 1969 г. парламент принял Закон об отмене смертной казни за тяжкое убийство «навсегда .

Однако возмущенное общественное мнение требует справедливого воздействия на правонарушителей и не хочет мириться с фактами недостаточно суровых приговоров или оставления жизни опасным, неисправимым преступникам. И каким бы некомпетентным, нецивилизованным оно ни было, с ним нельзя не считаться. Иначе вместо смертных приговоров по закону и суду начнется «карательная самодеятельность» (выражение проф. Б.С. Никифорова) населения (суды линча в США, убийства полицией при каждом удобном случае мафиози и боевиков неофашистского «социального альянса» и коммунистических «красных бригад» в Италии и т.д. и т.п.).

С учетом положений ст. 56, 57 и 59 УК РФ я предложил бы здесь de lege ferenda:

1) ввести «за наиболее опасные преступления и для наиболее опасных преступников: а) лишение

свободы на срок до 50 лет, б) пожизненное тюремное заключение не только как альтернативу смертной казни, но и как самостоятельное наказание;

2) применение смертной казни допустить:

а) за особо опасные государственные и иные предусмотренные законодательством РФ особо тяжкие преступления только в военное время или при наличии иных чрезвычайных обстоятельств, имеющих общее значение (стихийное бедствие и т.п.);

б) за умышленное убийство, изнасилование и тому подобные тяжкие преступления против личности, а равно иные преступления, где непосредственным потерпевшим является человек (разбой, бандитизм, гангстерские формы вымогательства и т.п.) лишь при наличии прямо предусмотренных законом особо отягчающих обстоятельств, свидетельствующих об исключительной и неисправимой нравственной испорченности субъекта;

3) создать на законодательной (другой нормативной) основе систему комплексного отслеживания психически неполноценных субъектов с маниакально-агрессивными наклонностями для воздействия на них (лоботомия, стерилизация., кастрация и т.п.) с целью предупреждения совершения ими так называемых «серийных» преступлений по сексуально-патологическим или иным психопатологическим мотивам. При совершении ими соответствующих преступлений (Андрей Чикатило у нас, Джеффри Даммер в США и пр.) или – в состоянии невменяемости - общественно-опасных деяний в живых оставлять лишь тех из них, кто представляет собой ценный клинический материал для нужд судебно-психиатрической науки, практики и учебного процесса.

О СМЕРТНОЙ КАЗНИ